1

Вечерняя электричка подходила к перрону. Пассажиры приготовились выходить. Бабка с большой корзиной, в которой лежала всякая мелочь, попыталась протиснуться сквозь толпу выходивших прямо к двери, но ей не дали этого сделать стоявшие тут же мо-лодые люди. Группа молодёжи весело болтала о своих делах и смеялась, когда один паре-нёк низкого роста говорил какую-нибудь шутку, причём обязательно, ниже пояса. Ста-рушка начала ворчать, но никто не обращал на это никакого внимания.
Электричка остановилась, открылись двери, и поток пассажиров хлынул на залитый весенним солнцем перрон. Воздух был свеж и чист после прошедшего дождя. В лужах ку-пались птицы. Вся пыль была смыта с распускающейся листвы деревьев. В свои права вступил последний весенний месяц.
Бабка с корзиной спокойно и свободно вышла из вагона и направилась в сторону метро. Вокруг суетился народ. Все спешили по своим делам.
— Во, спешат, всё, спешат…. А куды… Зачем? — задавала сама себе вопросы ста-рушка.
Зоя Григорьевна Синицына, так звали старушку, совсем недавно разменяла седьмой десяток. Но, не смотря на это, выглядела моложе своих лет. Она была одета в демисезон-ное пальто, которое скрывало давно потерявшую цвет юбку, на ногах тапочки, а на голове повязан платок, который так же потерял цвет.
Глаза у Зои Григорьевны чистые и ясные светились какой-то лукавинкой. И даже то-гда, когда она ворчала из-за того, что её не пустили к двери в тамбуре, в них не было зло-сти. Овальное лицо чистое и светлое, хоть и покрывали бороздки морщин его.
Остановившись передохнуть, Зоя Григорьевна стала смотреть по сторонам и на лю-дей, проходивших мимо. Кто-то бросил окурок, который, не долетев до урны, упал на плитку.
— Тьфу, ну что за бескультурье. В наше время такого не было… — вновь стала вор-чать бабка.
Постояв и отдохнув, старушка вновь пошла. Вошла в здание метро, прошла турнике-ты, и спустилась на платформу. Подождав, буквально минуту, села в подошедшую элек-тричку. Посмотрев вокруг, Зоя Григорьевна увидела возле себя парня из той самой груп-пы молодёжи, которая не пустила её к двери. Сейчас он был один, сидел рядом и пил пиво прямо из горла бутылки.
— Милок, не скажешь, сколько времени? — спросила старушка.
Жуя жвачку, сделал глоток, и достав мобильный телефон, ответил:
— Половина седьмого, бабуль.
— Спасибо, милок.
Милок ничего не ответил, а стал что-то набирать на мобильнике. Зоя Григорьевна больше ни о чём не спрашивала своего соседа.
Проехав четыре станции, Зоя Григорьевна и её попутчик вышли вместе и направи-лись к выходу.
Дома старушка рассказала про молодого человека, с которым ей пришлось ехать в пригородной электричке и в метро.
— Ха, бабуля, так это ж Колька Иванов. Мой одногруппник, — сказала восемнадца-тилетняя внучка Вера и засмеялась. — Снова за город ездили. А завтра всей компашки снова на занятиях не будет. Скажут потом, что болели, — чмокнув Зою Григорьевну в щёку, Вера ушла к себе в комнату.
Девушка была выше среднего роста, прямые длинные белые волосы, были аккуратно уложенны в причёску, на круглом чистом лице минимум косметики, большие голубые глаза полны тепла и доброты. Вера любила свою бабушку и очень часто рассказывала о ней.
Вера села на диван и хотела читать книгу. Вдруг зазвонил мобильный телефон.
— Алло! — ответила Вера. — Хорошо, сейчас буду.
— И куда это ты? — спросила Зоя Григорьевна, увидев, как внучка надевает туфли.
— Скоро буду, — ответила та и вышла.
Через полчаса Вера вернулась.
— Ну, и куда тебя носило?
— К старосте группы. У нас мероприятия проводятся, посвящённые Дню Победы. Готовимся. Надо было кое-что решить.
— А завтра никак нельзя?
— Нет. Завтра одно мероприятие, послезавтра другое. А готовить уже надо, — отве-тила Вера и прошла к себе.
Началась новая неделя. Первый её день прошёл быстро и, как всегда, в делах и забо-тах. Зоя Григорьевна переделала почти всё. Вечером, вернувшись с занятий из универси-тета, Вера сказала бабушке:
— Бабуль, меня попросили тебе передать, завтра, у нас в Университете, мероприятие. Тебя приглашают выступить перед студентами нашей группы и рассказать историю, кото-рая произошла во время Великой Отечественной войны, — девушка протянула открытку, легко перетянутую Георгиевской ленточкой.
— Ой, а что мне вам такое рассказать? — всплеснула руками Зоя Григорьевна.
— Что-нибудь. Ты же мне вон сколько историй рассказывала.
— Ну, хорошо. Приду и расскажу.
— Да, бабушка, за тобой заедут в половине одиннадцатого. Будь готова.
— Хорошо, Вера.
Вера чмокнула Зою Григорьевну в щёку, поставила тарелки, положила вилки, поста-вила на стол еду. Поужинали, разговаривая о том, о сём.
— Как прошёл день? — спросила Зоя Григорьевна Веру.
— Хорошо.
— Не было Кольки?
— Которого ты встретила? Нет. Не было. Но, завтра точно будет.
— Что за молодёжь пошла, — стала сетовать старушка. — ничего им не надо: лишь бы пиво пить. В наше время такого не было.
— Ой, бабуль, и в ваше время всего хватало. Сама же рассказывала, как махорку твой брат у отца тырил.
— Ой, да, было дело… Ты права, Вера, и у нас всего хватало. Но такого не было, что-бы средь бела дня молодёжь в общественном месте пиво, как воду, пило. И девки не кури-ли так, как сейчас. Во всяком случае, не так заметно это было.
— Ай, бабушка, и тогда, и сейчас всего хватало и хватает.
— И не говори, внученька.
Вера налила чай в чашки, поставила на стол вазочки с печеньем и вареньем.
После ужина Зоя Григорьевна, сев в кресло, прочла поздравление и приглашение, по-том взяла в руки упавшую на колени Георгиевскую ленточку, посмотрела на неё и глубо-ко вздохнула. Обвела комнату взглядом, останавливаясь на отдельных вещах, книгах, аль-бомах. Подошла к книжному шкафу и достала фотоальбом с чёрно-белыми фотографиями, на которых были запечатлены жители деревни Нижняя Ланна в окружении солдат, осво-бодивших их деревню. Все улыбались.

Но какой ценой досталось это освобождение… Знают теперь немногие. Из старожилов деревни Нижняя Ланна, кто пережил этот ужас и страх освобождения, остались только она, Зоя Григорьевна, и ещё пара человек. Остальные умерли, кто от старости, кто из-за болезней.
Старушка положила альбом назад на место и пошла отдыхать. Георгиевскую ленточ-ку вместе с приглашением и открыткой она положила рядом с кроватью на журнальный столик.

2

Вторник выдался тёплым и солнечным днём. В открытое окно ворвался лёгкий и свежий ветер и вздул занавеску со шторами, как паруса на корабле.
Зоя Григорьевна проснулась в тот момент, когда внучка Вера уже уходила на учёбу. Ночью старушка не могла долго уснуть. Всё думала над тем, какую же историю рассказать молодым, у большинства из которых из увлечений только одно: пиво-водка-сигареты, компьютерные игры-стрелялки, мобильные телефоны, дискотеки в ночных клубах.
В половине одиннадцатого за Зоей Григорьевной заехали. К этому времени она уже была готова, вышла на улицу и вдохнув свежего воздуха. Возле подъезда она увидела ма-шину серебристого цвета и молодого человека высокого роста. Увидев Зою Григорьевну, он окликнул её:
— Зоя Григорьевна!
— Да.
— Прошу вас, — сказал молодой человек открыл заднюю дверцу машины.
— Благодарю, — Зоя Григорьевна села в машину.
Закрыв дверь, обойдя машину, парень сел на место водителя, завёл машину и они по-ехали в университет. Солнце ярко светило с небосклона, радуя глаз. Ни одна тучка не за-слонила его, видимо, испугались или просто не захотели нарушать красоту предпразд-ничного дня.
До места доехали минут за десять. Водитель, он представился Зое Григорьевне Ко-стей, так же, как и возле дома, вышел из машины, обошёл её и открыв дверь, помог выйти старушке.
Они вместе вошли в здание, Костя помог Зое Григорьевне подняться на третий этаж и проводил её до актового зала. В зале уже собирались студенты. Вера встретила бабушку и проводила её к первому ряду кресел, посадив на крайнее свободное.
В зале было шумно от разноголосого гомона студентов и музыки. Ровно в одинна-дцать часов музыка перестала играть, на сцену вышел ведущий, яркий, вместо тусклого, свет рампы и ламп осветил сцену.
— Дорогие друзья! — начал ведущий, когда в зале стало тихо. — Послезавтра, мы с вами будем отмечать очередную великую дату — День Победы в Великой Отечественной Войне против Немецко-фашистских захватчиков. Сколько горя и зла принесла эта война. Миллионы людей не вернулись домой с полей сражений. Тысячи получили увечья и ра-ны, которые не заживут у людей никогда, потому что это ни только раны полученные в боях, но и психологические. Мы собрались с вами в этом зале, для того, чтобы вспомнить всех тех людей, кто встал на защиту своего отечества…
Ведущий продолжал говорить, Зоя Григорьевна слушала его внимательно, но в тоже время, осматривала зал и присутствующих. Преподаватели, сидевшие на первом ряду, бы-ли одеты в строгие костюмы, студенты же кто в чём, как кому удобно. Но у каждого си-дящего была приколота на груди Георгиевская ленточка. У Зои Григорьевны она тоже была.

После вступительных слов ведущего начался концерт. Его участники выходили и показывали номера: кто пел, кто танцевал, кто рассказывал стих. После очередного вы-ступления на сцену вышел ведущий и объявил:
— Дорогие друзья! А сейчас перед вами выступит человек, которого мы специально пригласили на наше мероприятия, чтобы он рассказал нам интересную историю, произо-шедшую с ним в годы Великой Отечественной Войны. А пригласили мы бабушку нашей студентки Веры Синицыной Зою Григорьевну Синицыну. Поприветствуем нашу гостью аплодисментами, друзья.
В зале захлопали. Зоя Григорьевна встала со своего места и направилась к сцене. Ве-дущий подал ей руку и подвёл к микрофону. Сердце у Зои Григорьевны от волнения ко-лотилось в груди. Она посмотрела в зал, увидела внучку, пробежала взглядом по рядам сидящий. Остановила свой взор на одном потом на другом студенте. Вдруг взгляд упал на студента, сидевшего в пятом ряду. Это был тот самый милок, с которым бабка познакоми-лась в электричке и Верен однокурсник. Сидел он развалившись, было видно, что ему аб-солютно не интересно мероприятие. А весь его вид говорил, что ему наплевать на всё.
Перебрав в памяти множество историй, которые Зоя Григорьевна рассказывала внучке, она решила рассказать ту, которую она вспомнила накануне, пересматривая фото-альбом.

3

— Ребята, — сказала Зоя Григорьевна, — актив вашего университета попросил меня рассказать вам историю из моей жизни, которая произошла в годы Великой Отечествен-ной Войны. Сегодня модно говорить о патриотизме и героизме советского народа, его от-ваге и мужестве. Я расскажу вам историю, увы, не о мужестве и героизме. Я расскажу вам о том, как нелепо погиб мой брат Толик.
Нас, детей, было шестеро в семье. Двое братьев и четыре сестры. Самой младшей бы-ла я. Мне весной 1941 года исполнилось шесть лет. Мы жили в деревне Нижняя Ланна, что в Полтавской области. Деревня была сравнительно небольшой. Наш дом стоял в сто-роне от центральной дороги. Сразу за нашим огородом начиналось колхозное поле. Разде-ляла огород и поле небольшая межа, по которой могла проехать только телега, запряжён-ная лошадью. На одной из окраин стояли мельница и амбар, в котором хранилось колхоз-ное зерно, заготовляемое жителями каждый год. С другой окраины, в километре от де-ревни течёт река Орчик, заросшая камышом, раньше имевшая пристань, где деревенские ребята купали коней и сами купались.
Всё было хорошо: пахались и засевались поля и огороды, цвели сады. Не успели от-греметь и отшуметь первые проливные дожди с грозами, напитавшие землю живительной влагой, как летом 1941 года началась Великая Отечественная Война. А уже в сентябре то-го же года немцы оккупировали Нижнюю Ланну. В первый день оккупации амбар пере-делали под их военный склад, а зерно выкинули на улицу. Жители хотели забрать его и сохранить, но фашисты не дали им этого сделать. Оно так и сгнило от дождей. Оставшие-ся в деревне мужики пытались было ночью скрасть хоть немного, хоть малым детям, нам то есть, на лепёшки, да куда там. Немцы своего часового поставили, который не давал подходить к амбару, а замечая приближающуюся тень, стрелял. Да не в воздух, а так, чтоб пуля аккурат ранила человека. Есть в деревне и сельсовет. Из него фашисты сделали штаб.
Зал молчал.
— Прошло ещё дней десять-пятнадцать, — продолжала рассказ Зоя Григорьевна, — и утром, когда ещё только занимался рассвет, в дом постучали, мама открыла дверь. Я с сёстрами спала на полатях, братья на железных кроватях. Мы все проснулись от стука и стали слушать. Вошли трое.
— А, русиш стерва! — гаркнул вошедший немец. — курка, млеко давай!
— Нет у меня ни молока, ни кур, — стала оправдываться мата.
— Русиш шлюха! Жрать давай! Кюрва!
— Нет у меня еды. Одна только ботва горькая, — оправдывалась мама.
Солдат наотмашь ударил её по лицу. Мама упала на пол. Вошедшие засмеялись. Мы лежали чуть дыша. Один из вошедших заглянул в спальню, увидав братьев, подошёл к ним, сбросил рывком одеяло и приказал:
— Встать, матку вашью!
Братья вскочили. Вошёл ещё один немец. Так же подошёл и стал смотреть. Потом он подошёл к полатям, отдёрнул занавеску и увидел меня с сёстрами. Усмехнулся. Взгляд его был колючим и холодным. Он протянул руки ко мне, дотронулся до лица.
— Не тронь её! — крикнула вбежавшая мама.
— Красна девка! Ладна девка! — говорил немец, тыча пальцем в сестёр.
Ещё раз посмотрел на нас, усмехнулся, и пошёл вон. За ним вышел и первый. Они о чём-то переговорили, кто-то заглянул в котелки, но там, было пусто. (В первые же дни немцы прошлись по домам и забрали для себя всю скотину, которая только имелась в де-ревне. Тех, кто пытался не дать, били нещадно до полусмерти).
Тот, который ударил маму, сказал:
— Одьевайся, бьери севоих убилюдков и топай за нами. Поняль?
Мама стала собираться. Я стала плакать. Меня успокаивали, как могли. Фашисты смотрели, как мы одеваемся.
— Шнеле! Шнеле! — торопили они. — Русиш свинья. Шнеле!
Тогда вторые сутки лил дождь. Дороги развезло так, что невозможно было пройти, ноги вязли в песочной жиже.
Толик взял меня на руки, и мы пошли. К этому времени дождь не прекратился. Брат нёс меня, а его ноги скользили в грязи и вязли.
— Давай её мне, — говорила мама, но Толик не дал.
К клубу согнали всех жителей. В этот момент дождь прекратился, словно сжалился над нами. Из штаба вышло трое офицеров. У одного из них был лист бумаги, на котором, как мы скоро узнали, были имена наших братьев и сестёр. Он сказал для чего мы здесь и стал читать фамилии и имена. Кого называл, выходил из толпы и шёл туда, куда ему ука-зывали. А потом конвой окружил ребят. И тут раздался плач тех, у кого забрали детей. Кто-то пытался бежать к своему ребёнку, но его останавливали автоматные очереди. Нам повезло. Никого не забрали. Все мы были моложе восемнадцати лет.
Тогда многих юношей и девушек, которые были старше восемнадцати лет, немцы вывезли на каторгу в Германию.
Прошло ещё несколько дней. Жителей Нижняя Ланна, у которых поселились немцы, выгнали жить на улицу. Многие вырыли себе землянки на колхозном поле за нашим до-мом.
Нашу семью эта беда обошла стороной, и мама благодарила за это бога. Но, к сожа-лению, она пришла оттуда, откуда её совсем не ждали. Я хорошо запомнила на всю жизнь, как это случилось. Мне весной 1943 исполнилось восемь, а Толику не было и восемнадца-ти лет.
Зал слушал рассказ, затаив дыхание. Даже самые хулиганистые ребята сидели тихо, всё внимание обратив на рассказчицу. А Зоя Григорьевна тем временем продолжала:
— Летом 1943 года советские войска, как вызнаете, начали наступать и освобождать Советский Союз. В сентябре Красная Армия подошла к границам Полтавской области. Когда освобождали нашу деревню от немцев, войска наши наступали по всем фронтам.
Накануне 21 сентября в округе вдруг стало тихо. Даже ветра не было, и птицы, кото-рые остались к этому времени в округе, смолкли. А всех домашних животных к этому времени давно съели.
С самого утра, ещё только загоралась заря, жители деревни Нижняя Ланна были пе-реполошены автоматными, пулемётными выстрелами и раскатами грома. Это била артил-лерия наших войск. Немцы в этот момент озверели, стреляли по всему, что двигалось, поджигали дома и сараи, и сельчанам пришлось прятаться. Прятались, кто, где мог: в зем-лянках, в оврагах, в домах, которые называли хуторами, а в основном все были у речки Орчик в камышах.
Когда раздались первые выстрелы, а потом начался бой, нас мама разбудила:
— Собирайтесь, детки, — сказала она, — видно сегодня деревню нашу освободят.
— Почему ты так решила, мам? — спросил Толик.
— Слышите, дети? В нашу сторону палят, а фашисты мечутся по деревне.
Мы посмотрели в окно, немцы и вправду бегали по деревне с криками и ругались по-немецки. Одевшись наспех, мы побежали к Орчеку. Нас обгоняли Нижнелановцы. Кто-то взял меня к себе на руки. Бой приближался. Слева, справа, и сзади нас в километре от деревни, взрывались снаряды. Фонтаны земли били вверх. Кричали и плакали дети. Кого-то ранило пулей, его тут же бабы перевязывали, разрывая подолы юбок и рубах, и продолжали бежать.
Мы укрылись в речных камышах, и целый день просидели в них. Сидеть было очень тяжело, потому что было жарко и душно от травы, а рядом, почти в нескольких метрах шёл бой и рвались снаряды, фонтанировала земля, гибли люди, плакали маленькие дети, их успокаивали матери колыбельными песнями. Но один малыш никак не мог успокоится и всё плакал и плакал.
Чтобы не привлекать внимания, говорили шёпотом.
— Никак не успокоишь… — сказала мама.
— Нет, — чуть не плача ответила мать малыша.
— Выдать может. Надо утопить… — вздохнула мама.
— Что ты?! что ты?!
Но мама наша, взяв малыша, попыталась успокоить его вначале. Но малыш кричал, видимо его что-то беспокоило. И тогда, перекрестив его, мать сказала:
— Прости господи, меня грешную и прими душу ангелочка сего, — и, с этими сло-вами, утопила малыша.
На некоторое время вокруг стало тихо, поблизости слышалась немецкая речь. Не-сколько человек прочёсывали берег Орчека в поисках людей, чтобы выместить свою зло-бу. Никто не крикнул и не шевельнулся. Лишь мать утопленного малыша, застонав, поте-ряла сознание, но её быстро привели в чувство. Некоторое время она смотрела на окру-жающих бессмысленным взглядом, хотела крикнуть, но в это время вновь заговорили ав-томаты и пулемёты.
Фашисты не хотели отдавать ни клочка земли, но под вечер русские войска огром-ной силой начали вытеснять немцев. Те отступили. Скоро послышалась русская речь. Из-за небольшой горы появились наши солдаты.
— Проверить камыши, — раздался приказ, — всех немцев расстреливать немедлен-но!
— Есть!
Толя очень обрадовался русской речи.
— Сейчас я скажу им, что тут деревенские жители и их много.
— Не надо, сынок, — попросила мама, — не надо, не ходи.
— Ничего, мама, всё будет хорошо. Это же наши, русские, они не будут стрелять в безоружного, — и обрадованный, побежал навстречу, чтобы сообщить солдатам, что мы, сельчане здесь, и что нас много и мы очень рады освобождению Нижних Ланн от фаши-стов.
И только он выскочил из камыша, раздалась автоматная очередь и крик брата:
— Мааааамммааааа! Прооосссттттиииии!
Автомат замолчал, а Толик, взмахнув руками, рухнул в камыши.
— Аааааа! — закричала мама. — Неееет! Тоооооляяяяяя! — она бросилась к нему, и упав рядом, стала биться в истерике.
К ней подбежали сельчане и солдаты. Мама рыдала.
— Кто стрелял?
— Я! — молодой солдат бросил автомат на землю. — Прости меня, мать. Не разобрал я. Думал немец это.
Мама подняла на него голову и посмотрела солдату в глаза.
—Бог тебе судья, — тихо проговорила мама.
Толика похоронили. Солдат, что убил его, сам копал могилу, а утром его нашли по-вешенным на ремне. Не выдержав, он пошёл ночью к яблоне, сделал петлю и повесился.
Вот так нелепо погиб мой брат. В нашей деревне очень много погибло тогда солдат при освобождении. На кладбище у нас есть братская могила, среди них и летчики.

4

Зоя Григорьевна закончила рассказ и замолчала. В актовом зале наступила тишина, которая длилась минут пять. А потом раздались удары похожие на пулемётную очередь. Свет рампы мешал разглядеть происходящее, но присмотревшись, можно было увидеть, что «пулемётная очередь» — это хлопали кресла, Собравшиеся вставали с мест. После че-го раздались аплодисменты, которые продолжались довольно долго.
Сердце у Зои Григорьевны готово было выскочить из груди. Она стояла на сцене, из глаз текли слёзы. В этот момент, никто даже и не увидел, к ней подошёл Колька, взял микрофон и обращаясь к старушке:
— Зоя Григорьевна, меня никто не просил сейчас выходить сюда, на сцену. Многие сейчас думают, что я веду себя плохо в этот момент. Но я так не считаю. Да, я не отличник и, даже, не хорошист. Я постоянно получаю «неуд» за своё поведение, ругаюсь матом, распиваю спиртное в общественных местах, грублю старшим. Когда мы с вами ехали в одной электричке, нагрубил вам, отпускал шутки неприличные. А вот сегодня услышал от вас историю о вашем брате и… Кто-то спросит: Колька, что ты можешь вообще пони-мать?
— Да, Колька, что ты можешь понимать? — раздался голос из зала.
— Что?
— Да, что?
— А что можете понимать вы, кто нацепил на себя Георгиевские ленточки? Мы их надеваем только один раз, как какое-то украшение. Что это даёт? Если ты прицепил лен-точку, то от этого у тебя не прибавится патриотизма. А через день-другой всё забывается. У всех нас в Великую Отечественную Войну воевали деды и погибали. А что мы помним из этого? Ничего. Потому что нам прививают другие ценности: жвачку, пиво, сигареты, секс, свободное отношение. А уважение к старшим кто прививает? Родители? Учителя? Педагоги? Кто?
Зал молчал. Ведущий хотел что-то сказать, но Колька ему не дал:
— Сегодня, даже детей в школе не учат тому, что надо уступать место в обществен-ном транспорте пожилым и больным людям. Я сам не уступаю, и я не хвалюсь этим, — Колька помолчал. — В выходные дни, мы с ребятами ездили за город на пикник. Да, вы-пили как следует. Но… Когда мы отдыхали, я отошёл по нужде. Углубился немного в лес, прошёл метров тридцать и наступил на бугорок. Он был мягким. Пнул ногой, земля под-далась. Я ковырнул носком сильнее и… подцепил что-то. Это оказалась каска со звездой времён Великой Отечественной Войны. Позвал ребят. И мы вместе стали копать в том месте. Мы нашли, помимо каски, котелок и ложку, фляжку и пуговицу.
— И что вы сделали? — спросил кто-то.
— Вот именно, что ничего. Потому что были пьяные. Мы их закопали обратно и по-ехали домой. Тогда-то мы и встретили Зою Григорьевну. А что сделали для увековечива-ния памяти все те, кто тут собрался? Песенки, стишочки — всё это ерунда! Спели и забы-ли. А завтра уже дискотеки, тусовки, гламур! И всё лишь для того, чтобы впустую прове-сти время. Даю слово, Зоя Григорьевна, вам и всем сидящим, что мы привезём нами найденное, сдадим в музей и поможем в поисках других погибших.
— Храни тебя господь, Коля, — Зоя Григорьевна перекрестила юношу.
— Спасибо, — ответил он.
Зал молчал. Колька укрепил микрофон и спустился, помогая Зое Григорьевне. Он помог сесть старушке на место и прошёл на своё. Концерт продолжился.
А уже через час, машина, которую вёл Костя, везла Зою Григорьевну, Веру и Колю обратно домой. Вначале Вера не хотела, чтобы Колька ехал с ними, но её бабушка настоя-ла на этом. Дома они организовали чаепитие.
— Да, Колька, ты дал сегодня. Никто не ожидал от тебя такого, — сказала Вера.
— Я ничего особенного не сказал. Только то, что думал на тот момент.
Помолчали.
— Костя, Вера, поедите с нами?
— Спрашиваешь…
Зоя Григорьевна принесла фотоальбом и показала фотографию, где жители деревни Нижняя Лана в окружении солдат.

___________________

Прошёл праздник День победы, светлый, тёплый и радостный. А через несколько дней после него группа ребят привезли каску с красной звездой, котелок, ложку, фляжку и пуговицу и отдали всё это поисковой группе, созданной при военно-историческом музее. На церемонии передачи присутствовала и Зоя Григорьевна Синицына с внучкой Верой.

31 марта 2012 г. Беларусь. г. Лепель.